Как и разруха в сортирах, война начинается в головах. Думаю, небезынтересно было бы заглянуть в головы россиян, чтобы понять, а что, собственно, заставляет их так ненавидеть Украину и все украинское? Что толкает российский истеблишмент на эскалацию военного конфликта с Украиной? Что вдохновляет простых россиян, аплодирующих у экранов телевизоров, выпивающих «За нашу большую Победу»? Какова мотивация этих людей? Как они видят и представляют мир, себя, свое прошлое и настоящее, свое будущее и будущее мира, а также нас — украинцев? И ответы на эти вопросы, как мне кажется, весьма важны. Возможно, отвечая не эти вопросы, нам удастся понять, как далеко может зайти Россия — ее истеблишмент и аплодирующий народ.
Мне припоминается студия Владимира Познера и его гость — мудрейший Михаил Жванецкий. Мой хороший друг, — говорил Жванецкий, — очень состоятельный человек, человек намного умнее, чем я, как-то сказал: знаешь, Миша, вот голодать буду, а чтоб Россия была великой. А я никак понять не могу, — Жванецкий недоуменно развел руками, — зачем голодать!? Почему не сказать: давайте будем хорошо кушать, и тогда Россия будет великой!?
Этот диалог Михаила Жванецкого и его умного собеседника — по-видимому, раскрывает всё то глубочайшее и принципиальнейшее различие, которое существует между украинским и российским мировосприятием.
Как и полтавские персонажи Николая Гоголя, мы соглашаемся с Михаилом Жванецким: когда мы хорошо кушаем — тогда жизнь удалась, и со страной и с миром, вроде бы, все нормально. Таки-да, вторят нам персонажи одесских рассказов Исаака Бабеля: давайте хорошо кушать!
В 1977-79 годах Василий Аксёнов пишет свой роман «Остров Крым»: и с Островом всё о’кей и с жизнью всё о’кей, шампанское струится страницами романа. Но в один прекрасный день Остров Крым восторженно бросается в скифские объятия Советской России. Аксёновские островитяне не только голодать готовы, они готовы сгинуть в стуже лютой — костями лечь во глубину сибирских руд, но чтоб Россия была великой. Что наша жизнь? — игра, вечный разгул, вечный праздник — как это ничтожно и пошло! — рассуждают аксёновские персонажи. Иное дело — Великая Россия! Великий почин, Великая миссия, будущее за Россией! — в этом абсолютно уверенны герои романа.
Какая рознь между нашим, украинским мировосприятием и мировосприятием российским!
Зачем россиянам эта «Великая Россия»? Что, собственно, они подразумевают под этим словосочетанием? Каковы осязаемые черты этого Величия? — да уж, пожалуй, не прогибающийся обеденный стол.
То, что именуется «Великая Россия», — исключительно словосочетание. То есть — характеристика дискурсивная, а, следовательно, и ментальная. Величие России не измеряется аршином, кляксой на глобусе, кубометрами рудных залежей, цифрами в демографических подсчетах. Это иная характеристика. И сопряжена она, действительно, с ощущением миссии, значимости дела, во имя которого стоит и живота не жалеть, и голодать не стыдно.
И более того, бесконечная протяженность российских параллелей на глобусе, маниакальное стяжание всяческих окраин, страсть к обрусению всевозможных меньшинств — не что иное, как овеществление мессианского сознания. Не российские просторы создали российское сознание, а сознание овеществилось в пространственных параметрах.
Во время уже призабытого конфликта вокруг острова Тузла, Леонид Кучма сказал: смотрю я на карту, и понять не могу, огромна же территория России — зачем им эти ничтожные песчаные дюны? В том-то и дело, что «Украина — не Россия». И не понять Леониду Кучме с его хуторским сознанием, что территория России никогда не была бы так огромна, если бы не иррациональная страсть к прирастанию всяческими песчаными дюнами.
Где же истоки этого мессианства и этого расползания по земной поверхности? С психологической точки зрения, необузданная страсть ко всяческим приобретениям, поглощениям, плюшкинскому собирательству, а также к агрессивному позерству — является следствием внутренней пустоты. Это неизбывное ощущения ничтожности и униженности. Это такое состояние, когда, кажется, что кожа с тебя содрана, и нет естественного предела твоему телу и пульс твой неощутим, и сознание твое — вечно орущее небытие.
В психоанализе такое состояние именуется «базальной тревогой». Его предпосылка, согласно исследованиям Ролло Мейя, — фальшивая родительская забота, которая маскирует безразличие, а иногда и явную ненависть к ребенку. Базальная тревога непреодолима. Она выражается в разнообразных, сменяющих друг друга фобиях, постоянном ощущении угрозы, желании забыться, удрать от собственного самосознания.
Зигмунд Фрейд считал, что между персональной и социальной психологией нет принципиального различия. Исходя из этого, он делал вывод, что методы и обобщения психологии личности могут быть экстраполированы на социальные явления. И как мне кажется (и не только мне, конечно), Фрейд не ошибался.
Присмотримся к истории государства Российского. Мы видим затерянною глушь Руси Залесской. Видим младших сыновей князей Киевских, Черниговских, Переяславских, Галицко-Волынских — ищущих удела в мордовских топях. Видим иноков, уходящих от киевской и черниговской суеты все дальше и дальше на север. Видим половецкий оскал на лице Юрия Долгорукого: он вернулся из дремучего Залесья, вошел в Киев победителем, на стол деда своего, но был отравлен и зарыт за пределами города, как собака. Еще в ХІХ веке на Поморском севере сказывали былины о киевском князе Владимире Красно Солнышко и киевских богатырях, уходящих в степи половецкие попытать богатырского счастья.
Мы, киевляне и черниговцы, галичане и волыняне создали этот странный закуток своей земли и своей культуры. Создали и забыли о нем. Наше безразличие и отчужденность, наше пренебрежение делами государственными явили на свет этого ублюдка — Государство Российское. Но это — наш ублюдок.
Он стучится в наши окна и ломится в нашу дверь. Он является Юрием Долгоруким и жжет наш Киев. Он является невротичным ликом Петра Великого и жжет Батурин. Он разоряет Сечь. Уничижает нашу, родительскую по сути, культуру. Крадет наши святыни. Странен он и непонятен, на первый взгляд.
Россия — это ублюдочная пустота. Это наш грех неискупимый.
Россия всю свою историю — ищет. Ищет себя, свое Я, старается понять, почему она была отвергнута, брошена и забыта. Россия убегает от этого ощущения пустоты в беспробудное пьянство и пускается в бесцельные странствия. «Россия все еще невестится», говорил Николай Бердяев. Она хочет нравиться — германскому духу и дяде Сэму, но никогда не находит успокоения и воспринимает враждебно всех, кто почему-либо не готов ею, такою, как она есть, умиляться.
Мне кажется, что с высоты кремлёвской стены очень горько и сладостно было наблюдать наше украинское ничтожество. Это было подлое и грязное ощущение. Как она глупа, алчна и беспутна эта Украина — мать-твою городов русских!
Российское богоискательство — есть не чем иным, как поисками своих христианских истоков. Российское раскольничество — крепость памяти, страх утратить нечто важное, во многом смутное и непонятное, но все же очень нужное, подобное очень невнятному воспоминанию — первому, изначальному сказанию о своем происхождении. Российское западничество и большевизм — это секуляризированный бред попа-расстриги. Современная Россия — ужравшийся жлоб, понимающий свою никчемность, но не способный найти в себе силы ее преодолеть, и ничего лучшего не придумавший, кроме как возвести ее в достоинство и кичиться ею.
Общим местом в политологических текстах является суждение о России, как о стране перманентно незавершенной модернизации. Но если посмотреть на российскую модернизацию с психологической точки зрения, то можно прийти к несколько парадоксальному выводу: России-то и не нужна модернизация. А все потому, что Россия ищет не современности, а — былого. Это очевидный регресс — стремление понять себя, при помощи возращения в прошлое.
Я должен завершить этот текст. Начав с вполне политологических вопросов, я ушел в социальный психоанализ. Но мне кажется, это было оправдано.
Автор: Валентин Бушанский , политолог
